Имперски настроенные россияне любят определять своих соседей, бывшие советские республики, западным понятием failed state (несостоявшееся, провальное государство). Мол, формальные атрибуты государственности, полученные ими в 1991 году, не привели к созданию эффективных политических институций и консолидированных гражданских наций. Failed state – это заявка на демонтаж, приглашение в интервенцию более успешных администраторов.
В то же время сам российский империализм современной пробы свидетельствует как минимум о серьезных проблемах с национальной идентичностью в Российской Федерации.
Имея крупнейшую в мире по площади страну, богатую минеральными ресурсами и достаточно промышленно развитую, россияне могли бы преуспевать и развивать гармоничные отношения со всем миром. Однако что-то им мешает жить спокойно, например, как Канада. Мешают не геополитические враги и даже не путинский режим.
Современная русская государственность страдает от болезней, унаследованных из далекого колониального прошлого. Если у западноевропейских наций когда-то были свои империи, то Россия была империей – без четкого разделения на привилегированную метрополию и угнетенные колонии.
Россия исторически подражала восточным деспотиям, будучи одновременно империей и своей же имперской колонией, сочетая внешнюю колонизацию с внутренней (самоколонизацией). В таких империях фактическая метрополия сужена до рамок столичного города или даже главной крепости – Кремля.
Нельзя сказать, что не было попыток исправить проблему и осовременить Россию до уровня тогдашних европейских колониальных потуг, таких как Франция или Британия. Однако вестернизация вдогонку не дала в России желаемого эффекта, она проиграла извечной разрухе и архаике.
Россия так и осталась империей без имперской нации. Даже в культурном плане проект русской нации XIX века потерпел крушение из-за ее искусственной "триединости". И уже в советское время формальная Россия как союзная республика была сужена к некогда аморфной Великороссии. Две другие составляющие (Украина и Белоруссия) продолжили существовать как самобытные нации-республики.
В рамках Советского Союза Россия (РСФСР) была как территориальным остатком после суверенизации более компактных национальных республик. Для некоторых союзных республик, например в Центральной Азии (и временно в Карелии), советская Россия была депозитарием и донором территорий. Новые страны будто "созревали" (то ли в колониалистском, то ли в марксистском понимании) к тому, чтобы выйти из республики-инкубатора и стать "равными между равными". Путь "созревания" от автономной области (АО) через автономную республику (АРСР) и в союзную республику (ССР) проходили в брюхе РСФСР разные страны, но к 1991 году его завершили далеко не все.
Две союзные республики СССР даже стали основателями и членами ООН. Это были Украина и Белоруссия – но не Россия. РСФСР до последнего не имела даже своей республиканской компартии.
Такое кажущееся презираемое положение крупнейшей союзной республики следовало из того, что РСФСР фактически не была и не рассматривалась как национальное государство россиян. Ею в обыденном сознании продолжал считаться весь СССР. Аналогично ситуацию воспринимали и на Западе, часто путая или отождествляя СССР с Россией, а "советских людей" – с россиянами.
Пока границы РСФСР с другими республиками оставались прозрачными, подобная дуальность России не составляла явных проблем. СССР, как и его исторические русские предшественники, мог существовать без главной республики-метрополии и без сложившейся русской политической нации. Но все изменилось во время перестройки.
Если к центробежным движениям своих окраин и к борьбе с ними супер-Россия исторически была готова, то бунт против имперского центра самой "центровой" республики застал ее врасплох. Москва русская бросила вызов Москве союзной – это был удар в самое сердце несформированной российской идентичности.
Однако поначалу ни о каком национальном проекте РСФСР вообще речь не шла. Ельцин использовал российскую республику только как плацдарм для борьбы за власть против Горбачева. Лидеры России в противостоянии с союзным центром заручились поддержкой других республик СССР, прежде всего балтийских, демонстрировавших наибольшее неповиновение.
Ответ центра был такой же: стимулировать внутренние конфликты в России и в других союзных республиках, чтобы выступать в них главным и незаменимым арбитром. Так начались движения в автономных республиках: Татарстане, Чечено-Ингушетии, Абхазии. Проснулся русский иредентизм посредством “интерфронтов” в республиках Балтии. Те, кто еще не имел своей автономной республики, сразу захотели получить ее: в Приднестровье, в Крыму.
Все это вместе расшатывало стены советского этнофедерального строения. В 1990 году начался "парад суверенитетов", охвативший как союзные республики СССР, так и автономии внутри РСФСР.
Компромиссом в противостоянии Горбачева с Ельциным стала договоренность о переучреждении государства путем заключения нового союзного договора. Превращение СССР в конфедерацию должно было ослабить диктат “союзной” Москвы. Повышение статуса внутренних автономий (которые также должны стать подписантами соглашения) – наоборот, усилить роль союзного центра как арбитра между конфедеративными субъектами. Но этим планам не суждено было сбыться из-за мятежа ГКЧП.
В момент максимального ослабления Горбачева в августе 1991-го Ельцин почувствовал возможность самому завладеть союзным центром, и тогда тактическая роль РСФСР как "плацдарма" должна окончательно иссякнуть. На правах победителя путчистов российский президент навязал Горбачеву своего премьера Силаева и кандидатуры союзных министров обороны, внутренних дел, руководителя КГБ.
Но возглавить все прежнее государство Ельцину не удалось. После путча ГКЧП Украина провозгласила независимость и не желала признавать над собой ни одной союзной надстройки. Ее примеру последовали и другие. Теперь уже Ельцин прибег к угрозам республикам российским иредентизмом, но тщетно. Иредентизм (программа воссоединения народа, разделенного границами) – явный симптом незрелости политической нации. Другим симптомом было определение национального сообщества не как русских, а как русскоязычных, русскокультурных или даже как русских соотечественников.
Осенью 1991 года частично восстановил свое влияние Горбачев, не желавший сдавать позиции конкуренту из России. Переговоры о новом союзном договоре продолжались, но они зашли в тупик из-за неуступчивости обоих президентов (СССР и РСФСР) и отказа Кравчука возвращаться к разговору.
Теперь уже системный кризис коммунизма толкал Ельцина заняться прежде всего "своей республикой". Имея реальную власть над РСФСР, он надеялся быстро провести в ней либеральные экономические реформы, предложенные советниками. На Украину или Беларусь Ельцин влияния не имел, а республики Центральной Азии вообще считал "балластом", который тянет государство ко дну. Союзный центр с упрямым Горбачевым стал откровенно мешать, лишая свободы рук. Беловежское и Алмаатинское соглашения декабря 1991 года вывели из игры президента СССР, а заодно окончательно ликвидировали его государство. Из-за так называемой "величайшей геополитической катастрофы ХХ века" почти никто не расстроился.
Так возникла новая Россия – РФ, унаследовавшая границы РСФСР, международный статус СССР и все проблемы незавершенного русского творения нации.
Другие союзные республики, в первую очередь Украина, получили долгожданное признание своей независимости и территориальной целостности от Москвы. Но отблагодарили они за это не менее щедрым жестом: признанием аморфной "центровой республики" полноценным, равным себе государством с столь же незыблемыми границами.
Еще и одобрили передачу этому сомнительному государству (даже не провозгласившему формальный акт независимости) атрибутов могущества усопшего СССР – ядерной кнопки и кресла в ООН, включая совбезовские.
Не всех на постсоветском пространстве удовлетворял такой обмен. Национальные движения внутри РФ предпочитали и дальше оставаться в парадигме слабого союзного центра и еще более слабой РСФСР – инкубатора для создания татар, чеченцев и других народов (в конце концов и самих россиян на их национальной территории). Эти движения опирались на юридическую почву парада суверенитетов 1990 года, так что "центровая республика" не должна была претендовать на роль российского национального государства.
Впрочем, бывшие союзные республики, а с ними и все международное сообщество, тогда решили иначе. Страх распада ядерного государства охватил прежде всего бывших противников СССР в холодной войне. Так что, когда помешать коллапсу было уже невозможно, разумным компромиссом казалось признание независимости тех 15 республик, право на выход которых из Союза декларировало советское законодательство. Пусть даже разница в статусе между "союзной" Молдовой и "автономной" Карелией была не оправдана ничем иным, кроме демагогической марксистской фразеологии.
В то время как не все республики внутри бывшей РСФСР смирились с включением их в новое российское государство, в Москве территориальные рамки РФ наоборот считали для себя "тесными" и неестественными. Сразу упомянули и о многомиллионном русском иреденте, и о “законных интересах” и сферах влияния в “ближнем зарубежье”.
Пространством реализации своих властных полномочий россияне по-прежнему считали всю бывшую советскую географию. Для этого пытались использовать СНГ и другие интеграционные проекты: ОДКБ, Союзное государство, Евразийский союз и т.д. Хватало и голосов за реставрацию СССР – или за расширение РФ за счет отдельных территорий вроде Крыма и Северного Казахстана.
Российская Федерация так и не смогла создать зрелую нацию-государство на территориальной почве РСФСР. Ментально она осталась государством-обрубком (rump state) Советского Союза, обремененным центробежными движениями внутренних национальных республик. Поэтому Москва обречена вести разрушительные войны как внутри бывшей РСФСР, так и за ее пределами. Ее империализм – это побочный эффект несостоятельности русского проекта. В этом смысле РФ сама является failed state, государством-катастрофой для своих и чужих граждан.
У большинства других постсоветских стран нет таких проблем. Они нашли модель национальной консолидации и не выдвигают территориальных претензий к соседям. Им, в отличие от Российской Федерации, в целом уютно в собственных границах 1991 года. Преодоление российского кризиса идентичности больше не может являться внутренним делом РФ. С тех пор как жертвами проблемного русского творения нации стали нормальные сложившиеся страны, эта угроза стала вопросом международной безопасности.
Первым шагом для преодоления российского кризиса является отказ от установившегося представления о государственном континуитете (непрерывность) СССР – РСФСР – РФ. Россия не должна обладать привилегиями Советского Союза (ядерного оружия, места в ООН), а его территориальная целостность не должна основываться на границах бывшей союзной республики.
Конечно, изменение географии российской нации и государственности не должно затрагивать уже сложившиеся соседние страны, которые за тридцать лет смогли справиться с внутренней консолидацией. То есть закономерным развитием России есть ее уменьшение. Нации, претендовавшие на суверенитет в 1990 году, но не сумевшие его отстоять, должны получить второй шанс. Россия как дерево должна отряхнуть с себя все созревшие плоды чужого творения нации. На этом историческая роль РСФСР как республики-инкубатора окончательно завершится.
Радикальное уменьшение российского государства пойдет на пользу и ему, и всем его соседям. Московия (почему нет?) наконец-то сможет найти свою внутреннюю неимперскую опору идентичности. Посмотреть на собственную землю как на колыбель, а не колонию.
Автор: Максим МАЙОРОВ. Источник Збруч. Статью перевели и к публикации подготовили добровольцы Центра Гражданского Сопротивления "Res Publica".
