Российская война против Украины высветила резким безжалостным светом и российскую культуру
В первые недели полномасштабного вторжения большой неожиданностью стало поведение российских интеллектуалов и деятелей культуры: их молчание, их самооправдание, их запрос на сочувствие к себе. Это поведение было настолько причудливым как для украинского восприятия, что подтолкнуло к анализу ключевых текстов русской литературы именно относительно такой перспективы. Чему нас может научить классическая русская литература? Какие здесь есть модели поведения? Какие образы и метафоры? Как это все определяет слова и действия современных российских интеллектуалов?
Давайте посмотрим на три выдающихся текста русской литературы, между которыми, как мне кажется, существует прочная связь. Речь идет о «Преступлении и наказании» Федора Достоевского, «Лолите» Владимира Набокова и «Муму» Ивана Тургенева. Все три произведения написаны либо от имени, либо с большой симпатией к главному герою, который совершает преступление — убийство или развращение.
Пожалуй, современное воображение больше всего поражает роман Набокова: если отбросить литературную тонкость, то суть дела здесь такова: взрослый мужчина увлекся девочкой-подростком, испытывая к ней как эстетическое, так и сексуальное влечение. Он обманывает мать девочки, которая вскоре погибает. Гумберт Гумберт получает опекунские права, следовательно контроль над ребенком и переходит к сексуальному насилию над ним. Набоков описывает эти события с большим сочувствием к своему главному герою. Мы видим эстетически чувствительного, утонченного интеллектуала, охваченного благородным чувственным экстазом. Автор также дает понять, что Гумберт — изгнанник из своей страны, возможно, один из многих гонимых белых эмигрантов, который потерял дом, наследство и прежнюю достойную жизнь. Это вызывает симпатию. Зато сама Лолита, как и ее мать, описаны скорее как грубоватые, меркантильные лица. Освещение контраста между глубиной и эстетической сложностью чувств Гумберта Гумберта и вульгарностью его жертв тоже склоняет читателя к симпатии герою, которого сложно воспринимать именно как преступника. Читая, мы неизбежно симпатизируем глубоко несчастному и в то же время чувствительному к прекрасному, способному резонировать с невидимыми для простого глаза потоками чувственности (далеко не каждый сумеет распознать нимфетку!), главному герою.
Украинцы ждут действия, особенно интеллектуального, и уверены, что такое действие станет освобождением и для самих россиян
Набоков, как известно, был яростным критиком творчества Достоевского: ему вроде бы принадлежит риторический вопрос, как можно быть таким выдающимся писателем и так плохо писать? Однако Набоков продолжает нравственную оптику именно Достоевского. В романе«Преступление и наказание» все симпатии автора, а следовательно, и читателя, — на стороне убийцы, а судьба жертв настолько безразлична, что в основном говорят об убитой«проценщице», совершенно забывая, что Раскольников убивает не только ростовщицу, но и ее беременную сестру, которая становится случайным свидетелем первого убийства. В центре внимания здесь — сложные моральные сомнения, причудливое сочетание глубокой доброты и жестокости. Например, Раскольников, сам по сути нищий, отдает все свои деньги несчастной вдове другого героя — пьяницы и мелкого чиновника Мармеладова и, в то же время, ведет себя как холодный абьюзер(хотя автор не забывает дать нам понять, что из самых высоких моральных соображений) с его дочкой Сонечкой. В конце концов, и сам Мармеладов — это как бы слабая эманация Раскольникова, здесь та же моральная неоднозначность: крайняя доброта, соединенная с крайней низостью.
Что здесь поражает? В обоих случаях — и Набокова, и Достоевского — суждение о герое не является следствием его поступков. Поступки — это словно нечто внешнее и второстепенное, результат катастрофического столкновения обнаженных нервов с материальной действительностью, а суть человеческого существа определяется его внутренним миром. И Раскольников, и Гумберт Гумберт — люди высокой сложности, личность каждого из них объединяет экстремальные противоположности, их нравственная или эстетическая уязвимость звучит где-то в небесной вышине, недоступной обычному вульгарному человеку. Именно эта чрезвычайная возвышенность определяет их суть, они и являются тем самым обнаженным нервом. Конкретные земные поступки этой сути не определяют, следовательно, и судить по поступкам неуместно и невозможно. Это антирациональный взгляд, где конкретная материальная реальность несущественна, духовное преобладает над действительным. Такое восприятие преступника создает безграничный резерв его прощения. И даже не то чтобы прощения, а просто извинения, ибо кто мы, чтобы судить и прощать?
Иная диспозиция в рассказе Ивана Тургенева «Муму»: дворник Герасим — честная, простая и прямолинейная душа. Здесь речь идет не о сложности и сногсшибательном сочетании экстремумов. Мы видим доброго человека в сложных обстоятельствах. Инвалидность и одиночество уже делают жизнь Герасима безрадостной, однако не это оказывается роковым бременем. Доброго человека раздавливает безжалостная и своевольная власть: барыня, владеющая Герасимом как имуществом, приказывает ему избавиться от единственного существа, с которым он приобрел теплую эмоциональную связь, — от его собаки. Он пытается выполнить прихоть барыни, не причиняя вреда дорогому существу, но привязанность невинного создания, собаки, возвращает ее к несчастному мужчине: она убегает от нового владельца и снова прибивается к Герасиму. Все попытки уберечь собаку напрасны, именно ее любовь к Герасиму обрекает и ее, и его на ужасную судьбу: подчиняясь страшной и безжалостной власти барыни, будто античному фатуму, Герасим собственноручно убивает самое дорогое создание. Не восстает, не спасается бегством, а убивает и морально погибает вместе с ней. Это одновременно убийство и самоубийство. Эта двойная трагедия не может оставить черствым ни одного читателя, и она же указывает на виновника преступления — это не Герасим. Он убивает, но виновата безжалостная обезличенная власть барыни, чей характер остается где-то за рамками повествования, поэтому она для нас — лишь абстракция.
Наверное, именно так видят свое положение российские деятели культуры и интеллектуальных кругов. Это люди большой сложности, как Гумберт и Раскольников, и уже поэтому достойны симпатии и искреннего любопытства, которых непобедимая власть поставила в ужасные обстоятельства Герасима. Их поражает то, что украинские визави отказываются сочувствовать Герасиму и таким образом проявляют чудеса жестокосердия.
Сами же украинцы воспринимают своих российских соответчиков ни как Раскольникова, ни как Герасима, а как Фауста. То есть того, кто ради наполненной, полнокровной жизни, реализации мечты заключает сделку с дьяволом. Сам призывает зло и по своей воле идет с ним на сделку. То есть является субъектом со своей агентностью, а потому может и должен искать выход из самим же собой созданных обстоятельств. Другое дело, что в легенде о Фаусте как раз речь идет о невозможности разорвать сделку с дьяволом, поэтому такая попытка была бы выдающимся дерзанием. Такого дерзания и не видно с украинской сцены.
Этот разрыв между двумя образами — Герасима и Фауста — определяет любое столкновение украинских и российских интеллектуалов. Украинцы ждут действия, особенно интеллектуального, и уверены, что такое действие станет освобождением и для самих россиян, и для тех, кто страдает от их бездействия. В Украине, особенно в литературном и академическом сообществах, с большим уважением относятся к наследию польского переосмысления своей страны, которое осуществили сподвижники Ежи Гедройца в 1950—1970-х годах, и ждут чего-то подобного и здесь. Однако выглядит так, что российские интеллектуалы или не знают об этом примере, или воспринимают даже такое действие как страшную перспективу, потому что это всегда поступок Герасима.
Итак, как же быть? Полагаю, украинским деятелям культурной и интеллектуальной сцены не остается ничего другого, как постоянно напоминать, настаивать, что российские визави не являются лишь невинными жертвами. Что у них есть власть действовать в поле идей. Это неприятная роль для украинцев, которым приходится вопреки своей воле превращаться в неких Эриний, богинь мести, которые вечно преследуют того, кто мог бы поступить достойно, но не сделал этого. Но отказаться от этой роли означает знать и самовольно превратиться в таких же Герасимов.
Автор Олеся Островская-Лютая, директор Мистецького Арсенала. Источник New Voice. Статью к публикации подготовили добровольцы Центра Гражданского Сопротивления "Res Publica". Иллюстрация: Максим Паленко.
