Достоевский, Толстой, православие, литература, балет — это то, с чем все еще часто ассоциируется «русский мир» за пределами Украины. Ракеты, авиабомбы, воздушные тревоги, русский язык и «окончательное решение украинского вопроса» — это то, с чем ассоциируется сейчас «русский мир» в Украине. Чтобы перейти в своих ассоциациях от сакрализации «Толстоевского» к денацификации «Путлера», украинцы должны были осознать, что идет война: кто-то изначально знал, что она идет уже более 300 лет, кто-то включился в нее в 2014, а кто-то после 24 февраля. Но пройденный путь не означает, что мы уже овладели почти джедайской силой противодействовать российской пропаганде и ее последствиям, пока с этим лучше справляются наши ВСУ на поле боя, чем философы, историки или медийщики в нашем и мировом информационном пространстве. Чтобы чем-то противодействовать, мы должны знать, что это, какими методами оно работает, каковы цели и средства. Давайте попробуем по крайней мере в общих чертах очертить, на что опирается «русский мир» и какие из его хитрых манипуляций мы могли и не заметить в нашей будничной жизни.
Собственно, почему мы говорим о доктрине «русский мир»? Сами русские используют это словосочетание для обозначения культурно-цивилизационной, геополитической и религиозной концепции, которая предполагает объединение русскоязычного населения во всем мире. К примеру, российский политик Владислав Сурков объясняет концепцию «русский мир» так: «Идея “русского мира” возникла не вчера. Я ввел его в структуру государственной политики. Путин сказал: "У россии нет границ"; Думаю, он это имел в виду. Что такое мир? Это везде, где люди говорят и думают по-русски. …Где уважают нашего путина. И его во многих местах уважают те, кто не говорит по-русски и имеет довольно невнятное представление о россии. Там, где люди боятся русского оружия, это тоже русский мир. Это наша [сфера] влияния. Где уважают наших ученых, наших писателей, наше искусство. Это весь "русский мир"». Как мы видим из этого заявления, доктрина «русский мир» обеспечивает идеологическую легитимацию всеобъемлющего, универсального и глобального проекта, направленного на поддержание и распространение власти и могущества россии как политического субъекта. Простыми словами, россияне — избранный народ, который должен как минимум уважать и бояться, а в идеале неплохо бы получить господство над миром (религиозное, культурное или политическое — это уже нюансы).
Чтобы это мировоззрение имело хоть какой-то шанс не лопнуть от таких раздутых целей и уместиться в мозги рядовых граждан россии, в его основе должна быть система нарративов, то есть рассказов, объясняющих строение этого сказочного мира «великой нации», логику его истории от зарождения и до «победного конца». Эти нарративы — мифы, искусственно созданные концепты, в разных своих вариациях звучащие на российском телевидении, вшитые в русскую литературу, культуру, заложенные в базис русского псевдоправославия. Эту мифичность отмечает и историк Тимоти Снайдер: «В рассказе господина путина о поссии будущего нет, есть только прошлое, мифическое прошлое». Таких ключевых мифов я выделяю пять. Их, конечно, можно идентифицировать и больше, но и знания этих дают уже неплохой инструментарий для препарации пропаганды и ведения информационного противостояния российским нарративам. Представленные в этой статье мифы касаются вопросов религии, государственности, национальности, исторического развития и геополитики.
Поехали!
1. Миф «православие – основа русской идентичности»
Если принимать достаточно базовую демократическую идею, что никто не может быть привилегирован или маргинализирован из-за своей веры, расы или пола, то уже трудно представить общество, которое идеологически выстраивается вокруг какого-либо из этих аспектов человеческой жизни. Мы привыкли уже (надеюсь!), что нас окружают очень разные люди, с разнообразными убеждениями, в частности религиозными, и это нормально, это не делает их хуже или лучше для общества. Но есть сообщества, в которых пытаются индивидуальные убеждения поставить на «службу родине». Конечно, это о поссии. Российский либеральный публицист и составитель известной сетевой библиотеки Яков Кротов с грустью вспоминает середину XVIII века, когда «специфику» русского народа определяли по его причастности к духовности, ключевыми чертами которой определялись смирение, послушание и покорность. Более того, именно принадлежность к русскому народу предполагала причастность к особой духовности: «И духовность тогда — это был какой-то настоящий остаток от всеобщей церковности, когда человек был включен в русский народ настолько, насколько он был членом православной церкви».
Действительно, одним из базовых мифов доктрины русский мир является миф о том, что православие является основой российской идентичности. Именно из этого тезиса с помощью искусных смысловых манипуляций выводится большинство других идеологем: о богоизбранности и мессионной роли русского народа, о противостоянии Запада, о специфичности русской цивилизации (и вообще ее наличии), о тысячелетней тяглости русской истории, о «братских» народах и даже о расколе Украины. И что еще невероятно важно – этот миф истолковывают и используют сами российские идеологи очень разнопланово и в самых разных контекстах: социальном, политическом, культурном, геополитическом и (далеко не в первую очередь) – в религиозном. Универсальность этого тезиса делает его тем более опасным в локальном и мировом информационном поле, ведь чтобы противодействовать ему, необходимо понимать, в каком смысле, контексте и с какой целью приводят этот миф.
Такое положение вещей сформировалось не за последние тридцать лет. Ладис Кристоф, исследователь геополитических процессов конца ХХ века, заметил: «Православная идея, а не русский язык или цивилизация, были spiritus movens (*движущий дух) царизма. Российская империя в первую очередь была священной, а не русской». Эту позицию отстаивали и в российской империи, и в СССР времен Сталина и Хрущева, и в современной вариации этого политического оборотня. Хотя при СССР формально православная церковь не была опорой государства, уже сформированная в рамках предыдущего религиозного дискурса идея «священной русской империи» воплощалась далее. Так, сталинский режим ставил своей целью реабилитировать имперский нарратив, снова выстраивая «пирамиду народов» во главе с россиянами. Такое шовинистическое направление государственной идеи СССР в контексте «мессионной роли русского народа» подтвердил Сталин на заседании Политбюро ЦК 20 марта 1934 г. в присутствии ведущих советских историков. Он заявил: «русский народ в прошлом собирал другие народы, такой же сбор начал и сейчас». Особую роль здесь играла сакральная история, которая вела свою тягость еще от Киевской Руси — под это переписывались учебники по приказу партии. Окончательно эту продолжительность утвердили уже при Хрущеве, когда был выпущен важнейший официальный документ, определявший исторический дискурс — «Тезисы ЦК КПСС о 300-летии воссоединения Украины с россией (1654–1954 гг.)». Суть партийного документа фактически сводилась к нескольким основным положениям, приведу лишь одно, наиболее иллюстрирующее имперский нарратив: «Русский, украинский и белорусский народы произошли от единого корня — древнерусской народности, создавшей древнерусское государство — Киевскую Русь».
Итак, что утверждают русские идеологи: без православия не было бы русской культуры, русского человека и русского государства. И это не только мнение иерархов русской православной церкви, но и признание обществом той деятельности, которой православие придерживается неизменно в течение своего существования. Показательна в этом смысле «Декларация русской идентичности», постулировавшая: «Каждый русский должен признавать православное христианство основой своей национальной культуры». Этот документ получил широкий резонанс даже в российском сообществе, которое восприняло его довольно неоднозначно, логично упрекая, что такая формулировка исключает другие конфессии и религии, кроме православия, по культурному дискурсу условного «россиянина». Но, как мы видим из заявлений российских политиков и власть имущих за последний год, этот тезис реально является ключевым в государственной программе. Как один из многих примеров можно привести фрагмент разговора так называемого «святейшего патриарха» Кирилла с полномочным представителем президента РФ в Южном федеральном округе Устиновым, в котором бывший генеральный прокурор (2000–2006 гг.) и министр юстиции (2006–2008 гг.) заявил : «Хотя наш край многонационален, но я Вам скажу, что без Православия не было бы Кубани, потому что без Православия не было бы казачества. И если уж по большому счету без Православия не было бы россии, и то, что сегодня происходит в нашем государстве, мы неотъемлемо связываем с нашей верой». Так почему российская идеология делает такую большую ставку именно на одну-единственную конфессию?
Ответ кроется не столько в псевдорелигиозном характере доктрины «русский мир», сколько в социальной роли той вариации православия, которую насаждает российская идеологическая машина: «Православная традиция — это способ социальной категоризации, социального самоопределения, позволяющий личности моделировать социальный опыт в современном русском социуме». Для большинства россиян, идентифицирующих себя с православием, религия не является значительной частью жизни: по данным социологического опроса за 2022 год, только 9% россиян регулярно посещают церковь, то есть воцерковлены. Российские исследователи объясняют это специфической ролью православной традиции как идеологемы: «Как свидетельствуют результаты социологических исследований, религиозный контекст становится точкой идентификационного дискурса и в этом смысле русская идентичность испытывает влияние православной традиции не столько на уровне мировоззренческого фактора, сколько на уровне идеологии. (…) Православная традиция имеет двойную нагрузку, являясь и базисом возрождения русского патриотизма, и ориентиром нравственного совершенствования личности, поиска духовной гармонии».
Так в тезисе «православие — основа русской идентичности» происходит сознательная подмена понятий: под православием понимается не исповедование христианской веры в пределах догматических постановлений семи Вселенских Соборов, Священного Писания и учение отцов Церкви, а определенная идеологема, догматом которой прежде всего является русский патриотизм и нравственность гражданина во благо государства. В теории аргументации такая манипуляция называется не тождественностью понятия самому себе в едином смысловом поле.
Собственно, уникальность ценностей, постулирующихся в русской культуре (в противоположность в частности «бездуховному Западу»), обосновывается через якобы религиозный характер этики: распространен тезис, что россияне стремятся к добру и святости, и хоть и грешат много, но, осознавая свою грешность, очень близки к Богу, ибо «русская душа» стремится к справедливости, склонна к самоанализу и рефлексии, терпеливая и смиренная (так это описывает, например, Николай Бердяев). Из этого тезиса выводится и богоизбранность русского народа, ибо хотя русские и грешат, их будет Бог судить по любви, а не по закону. Здесь большую роль сыграл Достоевский, постулирующий особую роль «обычного русского мужика-простолюдина», который может ничего не понимать в православии, нарушать заповеди и не знать молитв, но именно он является «якорем» русской богоизбранности: «Но спасет Бог россию, ибо хотя и развращенный простолюдин и не может уже отказать себе в смрадном грехе, но все же знает, что проклят Богом его зловонный грех и что делает он плохо, совершая грех». Этот акцент на «простом человеке» является не просто литературной обращенностью Достоевского как автора, это один из аспектов идеологемы:
1) Бог избрал россию через любовь к «простым неученым людям»;
2) эти неученые люди не способны (по словам самих русских идеологов) изучить реальные церковные догматы, Писания и молитвы;
3) следовательно, нужно давать им только необходимый минимум информации для приобщения к религии;
4) этот необходимый минимум вполне политически-социальный, поскольку он направлен на поддержание патриотизма и минимальной нравственности в обществе.
Тезис 2 повторяется как в культурных произведениях, так и в текстах русских идеологов, историков религии, исследователей. Так, в 1870-х годах обер-прокурор Святейшего синода русской церкви, историк церкви, один из основателей церковно-приходских школ Константин Победоносцев пишет: «Какое таинство религиозной жизни народа такого, как наш, оставленного самому себе, неученого! Спрашиваешь себя: откуда вытекает она? И когда пытаешься дойти до источника, ничего не находишь. Наше духовенство мало и редко учит, оно служит в церкви и выполняет требы. Для людей неграмотных Библия не существует; остается служба церковная и несколько молитв, которые, передаваясь от родителей к детям, служат единственным связующим звеном между отдельным лицом и церковью. И еще случается в других, глухих местностях, что народ не понимает ничего ни в словах службы церковной, ни даже в Отче наш, повторяющемся нередко с пропусками или с надбавками, отбирающим всякий смысл у слов молитвы».
Такое увлечение неученостью, «простотой» русского рядового гражданина бытовало не только в начале ХХ века, мы можем его встретить и сейчас: ярким примером является наиболее известный спектакль латвийского театрального режиссера и драматурга Алвиса Германиса «Рассказы Шукшина», где воспеваются трудности русской глубинки и «духовность» простых людей на фоне жизненных сложностей. Она стала невероятно популярной как в самой россии, так и в русскоязычных кругах за ее пределами, как раз из-за имплицитной идеологической основы, которая пропагандирует все ту же идею, что и столетие назад: русский человек «святой» и близок в своей простоте, его вовлеченность в религию бытовая, профанная, достигать высоких материй – не его дело. А вот что правильно, а что нет, что ценность, а что — измена родины, — обо всем этом расскажет россиянину церковь. Здесь показательны слова Александра Щипкова (*«доктор политических наук», первый заместитель председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, первый проректор российского православного университета святого Иоанна Богослова, заместитель председателя Всемирного русского народного собора, советник профессор философского факультета М.В. Ломоносова): «Источник идеологии — президент. Он дает конечную формулировку. Церковь оказывает прямое влияние на мировоззрение народа, на его ценностные нормы. Это, очевидно, отражается и на идеологии. (…) Приведу пример. В 2009 году Святейший Патриарх Кирилл начал дискуссию на тему: какие ценности, объединяющие всех жителей россии, сверх национальных и религиозных различий? Начали формулировать. Достаточно быстро выделили веру, справедливость, свободу, солидарность, патриотизм и ряд понятий, только около пятнадцати. Патриарх стал называть их традиционными ценностями. Прошло чуть больше десяти лет, и это понятие вошло не только в словарь, но и в нашу жизнь, в важные государственные документы. Так, 9 ноября 2022 года Президент подписал Указ № 809 "Об утверждении Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей". Указ имеет ярко выраженный идеологический характер, а в его основе лежат мировоззренческие максимы, которые именно Церковь начала обсуждать».
Из такой «бытовой», «простой» религиозности без реального вовлечения в сущность того, во что веришь, и рождаются тезисы о том, что православие и россия неделимы, ведь сам факт проживания в рамках российского дискурса становится репрезентантом вовлечённости в «православную духовность». Выражая тезис о фактическом тождестве россии и православия, президент РФ путин говорит, что «православие является важнейшей составной частью души россии».
Понятие «православие» удобно для российских идеологов. Они используют его как эвфемизм, чтобы прикрыть свои взгляды, которые преимущественно противоречат здравому смыслу, принципам демократии и свободы личности в современном мире. Но если это что-то «святое», то это и скрывать не надо! Поэтому псевдоправославие официально признается как один из важнейших аспектов российской идентичности. Подъем идеи «невежественного простолюдина» — архаический метод умышленного «упрощения» общественного дискурса для более легкой манипуляции им, а базовой основой этой манипуляции становится идея «Святой православной Руси», которую подавляющее большинство граждан не разделяет и/или не понимает, что максимально выгодно для правящей верхушки и их идеологов.
2. Миф об открытости и дружественном отношении русского народа к другим этносам и религиям
В известной речи Достоевского о Пушкине русский литератор пишет: «Назначение русского человека бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать полностью русским, возможно, и значит только… стать братом всех людей, всечеловеческим, если хотите». Многие российские идеологи, литераторы, историки и политтехнологи утверждают, как это делает Достоевский, что «русский человек сочувствует всему человеческому вне различий национальности, крыши и почвы, у него инстинкт общечеловечности». Так, например, это ставит в центр идеологического направления евразийства Георгий Флоровский, отмечая, что именно во времена «имперскости» (т.е. последние несколько веков) в россии растет «способность всемирной чуткости», и «всечеловечности», которую Достоевский назвал «самым главным» русской национальности, что указывает на будущее ее всемирное предназначение. Такие же идеи со ссылкой на Достоевского высказывают в начале ХХ ст. евразийцы Федоров, Соловьев, Аксаков. Любил Достоевского и Сталин, о чем есть свидетельство его дочери. Но особенно в этом контексте интересна статья одного из сталинских идеологов Емельяна Ярославского «Достоевский против немцев» в журнале «Большевик» в 1942 году, где немцев критикуют за апеллирование к антисемитским цитатам из произведений Достоевского, а автор статьи как раз противопоставляет им весь космополитизм души, якобы изображенной у Достоевского. О засилье идей Достоевского у современных идеологов Сергейцева, Щедровицкого, Дугина прекрасно рассказывает в своем интервью украинский философ и переводчик Андрей Дахний.
На общем фоне противопоставления всему Западному и вообще любой нации, которая встает на пути россии к обретению ею мировой власти, таков тезис о «всечеловечности», а фактически о космополитизме в основе российской идентичности, выглядит, мягко говоря, странно. Тем не менее, Сорокин, Лесков, Булгаков и многие другие русские писатели и историки конца ХІХ — начала ХХ века пишут об «общечеловеческом», о единстве истории человечества и о важности роли отдельных наций в этой истории. Российская идея «чужая» национальной замкнутости, она открыта, дружественна, она включает в себя точку роста, расширения и возвышения над собственно национальным своим аспектом, вследствие чего она, не переставая быть русской, оказывается одновременно наднациональной, объединяющей множество народов в сплоченной государству и вместе с тем, дальше, мировой идеей: идеей всечеловеческого братства. По крайней мере, так выводят «космополитическую» идею в пределах россии идеологи «русского мира», который в этом контексте следует трактовать максимально буквально.
Если перечитать всех этих апологетов русского космополитизма, то их тезисы можно свести к следующему:
1) человечество – единое и имеет свою единственную историю;
2) все народы имеют ценность и свою судьбу, прилагая собственные достижения к общей сокровищнице человечества;
3) русский народ имеет также собственную ценность и судьбу, которые являются не только национальными, но и наднациональными;
4) русская судьба – объединить народы в братство, ведь русский народ – мессианский и богоизбранный, а судьба русского народа – «помогать» другим народам, которых он может приютить под собственным крылом;
5) в непрерывной борьбе за свое национальное и духовное бытие православная Русь осознала свой путь преемницы стержневого вселенского царства истории: "Москва - Третий Рим".
Еще более парадоксальна религиозная составляющая русского псевдокосмополитизма. Как постулируют апологеты доктрины «русский мир», «в своем религиозном аспекте русская идея также не замкнута в себе, а разворачивается во всемирную идею и, соответственно, всемирную открытость русской души, отвечающей на вопрос об отношении русского православия к другим вероисповеданиям, демонстрируя не стремление причудливого экуменического смешения религий (как как при вавилонском столпотворении), а проявляя к ним мягкость, и понимание: не всем истинная религия, православие, по силам, и лучше иметь хоть какое-то вероисповедание, пусть отдаленное от истины православия, чем не иметь ни одного». Такие тезисы современных идеологов имеют своей основой тексты Льва Карсавина, согласно которым восточнохристианское сознание «особенно остро и глубоко смущается идеалом всеединства», и представление о церкви включает в себя идею всяческой — и государственной, и культурной, и религиозной — всеединства всего человечества, всеединства вселенского. Во-первых, здесь можно увидеть уже менее тонкую замену религиозного плюрализма монологизмом русского православия: другие религии могут жить (пока мы не запретим, как случилось несколько лет назад со Свидетелями Иеговы), но верен только один путь — русский, к другим путям можно относиться с «пониманием». Но это не означает адекватного межконфессионального или межрелигиозного диалога, правильное русское православие так или иначе противопоставляется всем апологетам русского мира неправильному Западу.
Что знаково, это противопоставление опирается на ту же позицию, которая была отмечена в мифе о православии: русский человек прост, у него может быть недостаток культуры, но он все равно глубоко мистический и духовный, в противоположность хотя и образованному, но слишком механистическому (в других интерпретациях – законному) человеку Запада.
Такое обострение конфликтного отношения к другим религиям на территории России находит свое воплощение в современных декларациях «русского мира»: «Утверждение о том, что каждый русский должен признавать православное христианство основой своей национальной культуры, оправдано и справедливо. Отрицание этого факта, а тем более поиск иной религиозной основы национальной культуры, свидетельствуют об ослаблении русской идентичности вплоть до полной потери». То есть объясняется: если вы не православный, вы не можете себя считать русским, а если вы ищете какую-то другую религию, вы подвергаете опасности свое государство, свой народ и единство этого народа. Член президентского совета РФ по развитию гражданского общества Александр Верховский толкует этот тезис из «Декларации русской идентичности» так: «Нужна лояльность русскому православию, скажем так, не обязательно к нему принадлежать. Те, кто признает его ведущую и направляющую роль, те и правильные люди, а другие неправильные».
Такая позиция исключает любого другого — то есть любого человека с другими взглядами, ценностями, убеждениями, а это влечет за собой посягательство на суверенность прав и свобод такого человека, что полностью деконструирует миф об открытости и дружественном отношении русского народа к другим этносам и религий.
Автор Ксения Зборовская. Иллюстрация: Богдана Мохненко. Переведено с украинского, первоисточник - “Куншт”. Статью перевели и к публикации подготовили добровольцы Центра Гражданского Сопротивления "Res Publica".
