Директор Центра урбанистических студий Светлана Шлипченко рассказывает о колониальной политике Советского Союза в архитектуре.
«Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз…» — бодрый юношеский голос звучал когда-то из каждого радиоприемника. Эта песня, по замыслу ее автора «характеризовавшая целую эпоху» написана в 1972 году — то есть в самый пик «застойного времени» Брежнева. Ту эпоху характеризовало еще многое, например, парадоксальное сочетание «периода советского потребления» с периодом тотального дефицита и очередями километровой длины за товарами первой необходимости. Одним из самых ярких проявлений кажущегося «советского благополучия» было чрезвычайно большое количество квадратных метров жилья, которое строили ежегодно для советских людей стройкомбинаты из сборного железобетона по типичным проектам. Названные по именам тогдашних советских лидеров — «сталинки» (1950-е), «хрущевки» (1960-е), «брежневки» (1970-е и 1980-е): безличные стандартные помещения, стандартные дома, стандартные микрорайоны, центры, площади, города и городки, в которых будут жить советские стандартные люди, которые сочтут своей родиной СССР, заменившей собой Российскую империю.
Собственно, все как в том старом советском фильме с 1970-х, где протагонист — среднестатистический советский человек, изрядно выпив, вместо своего дома на 3-й улице Строителей в районе новостроек Москвы попадает в Ленинград/Санкт-Петербург, в абсолютно идентичную малогабаритку в доме такой же серии, по идентичному адресу, даже с точно такой же мебелью и обоями…
Колонизация: символическое и функциональное
Справедливо было бы заметить, что стандартизация планировки отнюдь не советское или российское изобретение. А колонизационная политика и, соответственно, экспансия-освоение-застройка издавна опирались на унификацию планировочных приемов и перенос-вживления культурных матриц на новых территориях.
Греческие города-колонии античных времен планировались с помощью Гипподамовой системы, в которой улицы, пересекаясь под прямыми углами, образовывали своеобразную сетку. Другое название этой системы – колониальное. В то же время Рим смог ввести так называемый градопланировочный стандарт — кроме чисто идеологического (не только воспроизводить «образ» Рима на подконтрольных территориях, покоряя их символически, но и втягивать «неофитов» в римский образ жизни), он содержал серьезный функциональный компонент (типология пространств и функций): каждый город имел свой форум с обязательным набором публичных сооружений, базилик, храмов; систему улиц с жилыми домами; термы; места зрелищ: театр, цирк, ипподром; и сложную систему инженерных сооружений: акведуков, виадуков, дорог и т.д. Как все дороги вели в Рим, так и вся планировочно-строительная деятельность была централизованной и достаточно жестко регламентировалась государством из центра . В XVI веке первые Законы Индии подытожили классический опыт и предложили планировочную идеологию и инструменты уже для колониальной экспансии Испанской империи. В основе многочисленных городов от обеих Америк и до Филиппин — главная площадь (Plaza Mayor) соответствующего размера с обязательным набором публичных сооружений, от которой отходят улицы, распланированные с помощью той же «колониальной сетки».
Градостроительной политике Российской империи с конца XVII и XIX в. характерны жесткие централизация, регламентация и внедрение типовых проектов планов городов и сооружений (кстати, подобные процессы можно увидеть и в Наполеоновской Франции). Это означало, например, что проект развития административного центра новообразованной губернии и классицистической Круглой площади (фото 1, 2) (тогда Александровской, в честь российского императора) в украинском городе Полтава разрабатывался российскими архитекторами, Михаилом Амвросимовым и Адиряном Захаровым, утверждался в тогдашней столице империи — Санкт-Петербурге. И большинство домов на площади планировали построить по типовым проектам «образцов зданий для губернских городов», разработанным и утвержденным в столице империи. Занимался проектированием и градостроительной политикой империи Строительный комитет при Министерстве внутренних дел. Администратором комитета был Уильям Гесте, известный, в частности, киевлянам как автор так и не реализованного проекта реконструкции Контрактовой площади на Подоле, где одним из ключевых объектов должен был стать Гостиный двор (фото 3, 4), авторство типичного проекта которого принадлежало еще одному архитектору-«гастарбайтеру» – Луиджи Руска. К тому же Гесте разрабатывал многочисленные генпланы для городов Российской империи — от украинских Черкасс (фото 5) и Екатеринослава (город назван в честь российской императрицы Екатерины II, сейчас Днепр) и до далеких российских Омска, Пензы, Смоленска — конечно же, все на основе знакомой нам «колониальной сетки».
Советская колониальность и советская модернизация
С 1917 года на территории бывшей Российской империи начался беспрецедентный трансформационный проект — СССР. Остро возникла потребность в создании некоего камуфляжного образования — единой коллективной идентичности «советского человека» или нового человека-строителя идеального общества. Модернизационная политика СССР — индустриализация + коллективизация — добавила местного колорита (site specificity) глобальной тенденции урбанизации (из-за наплыва в старые и новые индустриальные центры сотен тысяч крестьян, бежавших от колхозов и голода), а также очень своеобразно «переварила» идеи функционального, доступного, экономичного массового жилья, разрабатываемого архитекторами-модернистами немецкого Баухауза в 1920-30-х.
Кульминацией стала советская интерпретация идеи стандартной «жилищной ячейки» (минимального жилья/minimal living), но, к сожалению, не с технологической точки зрения (которая так и осталась на бумаге), а с точки зрения управления, контроля и стандартизации жизни индивидуумов. Идеи технологизации и стандартизации жизненных процессов нашли отражение и в терминологии: жилая ячейка, жилой/бытовой/пищевой комбинат, детский комбинат-ясли, социальный конденсатор и т.д. (Примером может служить городок/район Новый Харьков – соцгород-утопия, который строили для работников Харьковского тракторного завода.)
В общем, идея градостроителей заключалась не столько в том, чтобы спроектировать город как такой, как организовать будущий город вокруг производства — одного или нескольких промышленных предприятий — так называемых градообразующих факторов — заводов, электростанций, портов, заготовок и т.д. Нельзя сказать, что функции районов/пространств советских городов – промышленность, жилье, рекреация, транспорт и т.п. – заметно отличались от предложений Афинской хартии, основного концептуального документа западных архитекторов-модернистов, однако все это было строго регламентировано в советской градостроительной документации. Советские градостроители своеобразно апроприировали американскую идею «кварталов-соседств» neighborhoods), превратив их в ряд массово тиражированных скучных микрорайонов.
Огромные по своим масштабам миграционные процессы в пределах СССР способствовали тому, что вчерашние крестьяне теряли связь с традицией, своей культурной идентичностью и «местом», словно получая возможность начать жизнь с чистого листа. По некоторым подсчетам количество подававшихся на многочисленные «стройки коммунизма», оторванных от корней людей, влочившихся по гигантской территории как перекатиполе, достигало 50 млн человек, и это не учитывая тех, кто находился в концентрационных лагерях тоталитарного режима. Иными словами, национальное и культурное разнообразие населения огромного государства, насильно склепанного из очень различных национальных республик-стран, нейтрализовалось, в частности, благодаря стандартизованному урбанистическому пространству. Политика массовой застройки — тиражированные унифицированные общественные постройки и городские центры и микрорайоны с однообразной (правда, с климатическими вариациями) типовой застройкой — породила бесчисленное количество клонов на просторах от берегов Днепра до Тихоокеанского побережья.
Государственная политика в сфере градостроения базировалась на регламентировании проектирования и строительства. Речь идет о строительных нормах и правилах СССР, единой номенклатуре изделий, материалов и деталей, сети стройкомбинатов и жесткой централизации строительной деятельности. Такую политику градостроительства и проектирования обеспечивали Московский Госстрой — регулирующий «союзно-республиканский орган» — и сеть проектных институтов по всей стране, где разрабатывались типовые проекты и генпланы для городов и городков, как, например, КиевЗНИНИЭП — Киевский зональный научно-исследовательский и проектный институт экспериментального проектирование, где «зональное» касалось зоны «Украина, Молдова, Кавказ».
«В щеле в аберирующем мареве была видна абстрактная Москва, а уже за Москвой простирался Запад. В Москву все отсылалось как на сверку, оттуда ожидался "отзыв с небес"», — как точно охарактеризовал ситуацию художник из Одессы Леонид Войцехов в 1980-х.
Централизация касалась также архитектурного образования и деятельности. Кроме того, что обучение велось на русском языке, на русском публиковались также немногочисленные переводы трудов мировых специалистов, местные союзы подчинялись колониальному московскому центру, и тот же «центр» определял (и узурпировал) политику общения с зарубежными коллегами. Возможность посещать международные конгрессы, конференции или участвовать в поездках по обмену опытом имели в основном архитекторы из Москвы и одинокие представители из истеблишмента местных архитектурных сообществ (списки утверждались в Москве).
Параллельно массовому строительству жилья вводились новые типы зданий (тоже преимущественно по типовым проектам): дома культуры (в 1920-х их называли «социальными конденсаторами»), дома быта, крытые рынки, дома районных партийных/коммунистических ячеек и т.д. Поэтому физически присутствующее сооружение «контролирующего института» /тип здания/ — школа, завод, жилой дом или дом культуры — делало свой вклад в стирание границ между частным и публичным, заставляя индивидуумов приспосабливаться и растворяться в новой среде, создавая коллективную идентичность советского человека — человека без дома и улицы, адрес которого – Советский Союз. Относительно практики применения т. н. «национальных стилевых особенностей», в частности, для декорации фасадов и интерьеров, это выглядело как локальная экзотика — вполне в колониальном духе, макияж для уже идеологически обозначенных структур.
«Перед нами стоит задача разработки вопросов национальной формы и становления советского архитектурного стиля социалистического реализма. … Здесь [в Киеве] будут созданы образцы украинской советской архитектуры», — писал в 1953 году Владимир Заболотный, представитель украинского архитектурного истеблишмента, и параллельно — депутат марионеточного Верховного Совета УССР.
В то же время практиковалось широкомасштабное стирание — разрушение — архитектурных памятников прошлого, особенно активная фаза началась с ленинского плана «монументальной пропаганды», когда массово уничтожались или перепрофилировались памятники и памятки прошлых эпох (особенно касающиеся украинства или религии) возводились памятники героям советского пантеона и событиям советской трактовки истории. Здесь приходят в голову сотни и тысячи центральных площадей городов и городков (фото 6) с обязательной, часто покрытой «серебряной» или «золотой» краской для сохранения от атмосферных воздействий, фигурой Ленина, домами райкома/обкома (очагами центрального контроля, аналогами дворцов губернаторов колониальных времен), с зданием культуры или областным театром (в Законах Индии это место занимало сооружение католической церкви), универмагом (вместо рынка) и т.д. Интересная деталь: на площади каждого такого поселка, рядом с «присадой власти», сажали вечнозеленые деревья, очевидно, недвусмысленно намекая на «вечный» порядок и такой же неизменный характер власти, представляемых этими просторами.
Однако после лет стандартизированного строительства, уже с конца 1970-х, система приблизилась к своему критическому пределу: архитекторы начали остро ощущать потерю своего авторитета, жители же понемногу начинали выражать недовольство монотонностью спальных районов. Возрос интерес к таким вещам, как сохранение исторического наследия, интерес к локальным контекстам и традициям. Приближался период тектонических конфигураций.
В последние годы архитекторы, планировщики и, конечно же, горожане (местные общины) — все те, кто живет в украинских городах и городках, где до сих пор ощутимо присутствует советское градостроительное наследие, начали активно переосмысливать свои связи с «местом», историями, искать способы выявить свою локальную идентичность На этом пути, несмотря на некоторые неудачи, есть успехи (например, Центр современной культуры в Днепре, МетаЛаб в Ивано-Франковске). Реформа самоуправления только усиливает эти поиски, но предстоит еще долгий путь.
Автор: Светлана Шлипченко. Переведено с украинского языка, источник - Heinrich Boell Foundation. Статью к публикации подготовили добровольцы Центра Гражданского Сопротивления "Res Publica". Иллюстрация: Олександр Грехов.
