Колонка кураторки Кати Тейлор — о колонизации украинской культуры Россией и о том, как музеи помогут этому противостоять.
Музеелизация (и апроприация) иностранных культур – древняя колониальная практика, начатая в XVIII веке. Большинство бывших империй от Франции до Британии отрекаются от колониальной культурной политики и возвращают украденные экспонаты, однако Россия продолжает считать себя империей и отказывает Украине в аутентичной культуре, приписывая ее себе. По просьбе “Забороны” и Воля-Хаб, проекта по изучению колониальных практик РФ, кураторка Катя Тейлор рассказывает, как война ускорила деколониальные процессы в художественной среде, почему до 24 февраля Малевича считали российским художником и будет ли украинская культура интересна миру после войны.
Первым в истории музеем современного типа стал Британский музей. Он открылся в середине XVIII века в разгар первой индустриальной революции. Его коллекция состояла из археологических находок, хранившихся в частных коллекциях нескольких состоятельных серов, и военных трофеев из стран, колонизованных Британской империей. В течение почти трехсот лет Британский музей считался гордостью почему-то именно британской нации, хотя большинство его экспонатов были украдены.
Конечно, история знает пример римлян, воевавших со странами северной Африки и привозивших награбленное, чтобы установить на центральных площадях своих городов. Но музеализация награбленного началась именно с Британского музея — на тот момент самого большого в мире. Сама идея музея как системы коллекционирования, каталогизации и публичной презентации появилась недавно — на рубеже XVII и XVIII веков. Вторым музеем современного формата стал Лувр. Основу его коллекции составили преимущественно произведения искусства, но не только: здесь также можно было найти разнообразные трофеи.
В обоих случаях – британском и французском – музеи создавались на пике расцвета империй, когда награбленного было так много, что нужно было что-то с ним делать. Конечно, это не единственная причина. В конце XVIII столетия произошло сразу несколько важных событий: первая волна индустриализации и связанная с
ней урбанизация; демократические движения во Франции, приведшие к Французской революции и, как результат, открытие Лувра для всех желающих, а не только королевских особ.
Посетители сидят перед мемориальными бронзовыми досками Бенина (вывезены с территории современной Нигерии), противоречиво экспонируемыми в Британском музее в Лондоне, 13 февраля 2020 года. Претензии к музею по поводу реституции артефактов среди прочего включают возвращение скульптур Парфенона Греции и Розеттского камня Египта. / Фото: © David Cliff/SOPA Images via ZUMA Wire
До этого никому особо не приходило в голову, что показывать награбленное неэтично. Не было общественного дискурса, который побуждал бы к таким размышлениям. Даже после распада большинства империй мира понадобилось почти столетие, чтобы начать откровенно говорить о том, что все, чем гордятся величайшие археологические музеи Европы и на чем строится их публичность – украдено.
Впервые о защите культурных ценностей и сохранении прав наций на культурную собственность отмечено в конвенции ЮНЕСКО 1970 года. Это не могло произойти без демократических движений XX века: борьбы за права людей и, в частности, за права афроамериканцев, признание их культур, влияние на них колонизации и обсуждение культурной апроприации. Репатриация, которая только начинается, является следующим шагом на пути к равенству людей и их культур, который был бы невозможен без всех предыдущих.
Британцы, например, внедряют целые проекты о своем чувстве вины. Похоже делает и Рейксмузей в Амстердаме, рассказывая альтернативную историю, происходившую в странах-колониях одновременно с процессами в странах-колонизаторах. На бумаге и медиа мы видим много заявлений о возвращении колониальных экспонатов, в том числе заявление Национального музея мировых культур Нидерландов, пообещавшего вернуть все артефакты колониальной коллекции. Британская империя, в свою очередь, закончила свое существование не только формально и юридически, но и культурно, публично признав свою роль в апроприации чужих культур (правда, многие ценности колониям она до сих пор не вернула). Скоро ли ведущие музеи мира вернут коллекции, неизвестно, как и неизвестно, что делать с артефактами, провенанс которых остается неизвестным.
Мачете, который использовался для резки сахарного тростника, демонстрируется на выставке «Рабство» в Рейксмузее в Амстердаме, Нидерланды, 17 мая 2021 года. Выставка посвящена истории голландского участия в международной работорговле. / Фото: Peter Dejong/AP Photo
Но переосмысление колониального прошлого случилось не со всеми. Этого не произошло с Российской империей, которая по-прежнему перетягивает на себя одеяло награбленного и не признает преимуществ других культур, кроме «большой русской». Постколониальная оптика в России не существует потому, что империя не закончила свое существование. Все ее атрибуты остались: централизованная постоянная власть, расширение территорий, культурная пропаганда и навязывание русского языка. Для того чтобы появилась постколониальная рамка, нужно признать захваченные страны равными, имеющими те же права и свободы и такими, что могут существовать отдельно. Постколониальный дискурс нивелирует миф о величественной русской культуре — величественной за счет 22 республик, невольных участников ее формирования.
На протяжении веков Россия посягала и на украинскую культуру, называла украинских писателей и художников «своими». Из-за близкого соседства украинские художники действительно могли учиться или работать в России, но делает ли это их русскими художниками? И делает ли это их людьми, которые формируют «русскую культуру»? Здесь действуют две стратегии: апроприировать таланты и транслировать их достояние в мир как русское наследие. Может, поэтому мир и верит в «великую русскую культуру», потому что не задумывается о том, из чего эта культура состоит и как много там именно русского? Возьмем русский авангард — течение, которое развивалось в России в первой половине XX века наравне с авангардом европейским, но при этом существовало, как принято считать, несколько герметично. Среди художников этого течения были и украинцы Экстер, Богомазов, Малевич. Почти нигде не упомянуто, что они — украинские художники, в каталогах и монографиях преимущественно указано, что они рождены в Российской империи. О стране рождения часто не сказано ни слова.
Александр Богомазов, "Тюрьма", 1914 год. Общественное достояние
Интересно, что русский авангард, в отличие от авангарда европейского, — искусственно сконструированная форма, возвышающая одну культуру и нивелирующая другие. Европейский авангард предполагает, что художники — европейцы, из разных стран, разных культур и их объединяют собственно авангардные взгляды на искусство. Россия этого не признает: все, что нравится, называется русским, все, что нет, уничтожается. «Расстрелянное возрождение» – один из примеров того, как можно сконструировать «великую культуру». Ведь в живых остаются только те, кто может петь ей оды.
Но если есть русский авангард как географическое явление, а не как форма, есть ли украинский? Должен ли он звучать сольно, или как часть европейского? Мы не построили музей украинского модернизма, где кроме музейной коллекции могли бы быть архив, библиотека, платформа для исследования и лекториум. Институция, которая начала изучать это явление, что, безусловно, помогло бы поставить украинское искусство на западную культурную карту, — это домашняя работа, которую нам еще предстоит сделать.
Украина оказалась в центре внимания мира не только благодаря полномасштабной войне, но и благодаря самобытной культуре, о которой никто не знал. Все началось с выставок современных художников, живых концертов музыкантов, кинопоказов украинских фильмов на международных кинофестивалях. За последние несколько месяцев фокус внимания европейца начал быстро смещаться в сторону истории с открытым вопросом: на чем стоят украинцы, если то, что мы видим в современности, так интересно? Не может быть так, чтобы украинцы ничего не представляли собой, как утверждает Россия. Ведь если то, что они показывают и делают сегодня, так захватывающе, что же там в прошлом?
Никогда Украина не была столь интересной для мирового интеллектуального сообщества. Десятки лет украинская культура считалась приложением русской. У мира не было задач разбираться. Именно война стала катапультой украинской культуры и идентичности. После распада Югославии и ряда войн мир также стал интересоваться балканским искусством — точнее, культурами отдельных стран, наконец, предоставляя им слово. Сегодня выставки хорватских, черногорских и сербских художников проходят по всей Европе. Интерес Европы к балканскому искусству возрос, но важно, что каждой стране отдельно нужно было восстанавливать свою идентичность после войны и привлекать к себе внимание.
Европейские институты, которые еще вчера не хотели переименовывать экспликации к картинам в своих музеях в «рожденный в Украине», сегодня включаются в процессы реапроприации, внедряют гиды на украинском языке и всячески поддерживают идею деколонизации украинской культуры. Правда, проблема с реапроприацией состоит в том, что мы не можем стучать в дверь каждого отдельного музея и просить их поменять информацию в архивах и экспликациях. Для того чтобы это произошло массово, для мировых музеев должно быть очевидно, что иначе быть не может. Как, например, это происходит с французской или немецкой культурой. Подчеркиваем ли мы это системно? И будем ли интересны европейскому деколониальному проекту без войны? Долго ли западные институты будут к нам лояльны, зависит только от нас — от того, что именно, как часто и насколько качественно мы готовы экспортировать.
Катя Тейлор, арт-кураторка. Источник: Заборона. Статью перевели и к публикации подготовили добровольцы Центра Гражданского Сопротивления "Res Publica".
